Квартира для Серафимы. Глава вторая: Славочка.

Расклейка объявлений по району принесла свои плоды. Нам предложили купить 3х комнатную квартиру в том же доме, где жили Серафима Матвеевна со Славочкой, и которая, конечно, им никак не подходила. Владельцами квартиры была пожилая пара, дети которой давно переместились в Москву, а теперь, наконец, получили возможность забрать родителей. И дочь, и сын работали в каком-то закрытом военном предприятии в Подмосковье, имели высокую стабильную зарплату и уже обзавелись собственными квартирами. Квартира нам понравилась, как и сама пара. Отнеслись они к нам с искренним уважением и даже каким-то восторгом прикосновения к «новой эпохе капитализма».

Вторая квартира была чуть дальше, где располагался когда-то магазин «Турист», а теперь, как и все в городе, превратился в большой «комок» — сборную солянку всяких товаров от рыболовных крючков до краски для волос. Это была большая, метров в 60 двухкомнатная квартира, с высоченным, под четыре метра потолком, лепниной на потолке и маленьким «французским» кованым балкончиком на центральную улицу.

В квартире жили три поколения семьи — бабушка с дедушкой, папа с мамой и их сын, отроду 11 лет. Отношения в семье были напряжённые, это было видно невооружённым глазом. Больше всего страдала мама, приходившаяся старшему поколению невесткой, не имевшая права голоса, и, пожалуй, единственная, кто был заинтересован в размене. А меняться старшее поколение было готово только на такую же двухкомнатную квартиру и «что-нибудь для детей, можно подальше от центра».

«В общем, без шансов», — как сказал после часовой беседы Юра.

И, наконец, однокомнатная квартира в районе автовокзала, на первом высоком этаже, без балкона, но с подполом, в котором хозяева хранили разного рода консервацию.

Квартира была небольшая, но удивительно уютная. От неё просто веяло любовью и добротой. Хозяйка квартиры уезжала, как она сама выразилась, «на пмж в Луганскую область». Была весёлого нрава, с лёгкостью переносила все тяготы перестроечного бытия, стоившего ей карьеры в госбанке, и потери существенной суммы денег от той ещё, «Павловской» реформы. Когда в один день государство перестало принимать пятидесяти и сторублёвые купюры. Рассказывала об этом, смеясь, с юмором подшучивая над своей незадачливой долей.

Вот в эту квартиру мы и привели Серафиму Матвеевну. Волнуясь, как она отнесётся к первому, «неходовому» этажу, до последнего не говорили ей об этом. Несмотря на наши опасения, Серафима была просто в восторге! Они с Натальей — так звали хозяйку — в долю секунды нашли общий язык, спустя полчаса уже обсуждали рецепт наливочки и засолки зелёных помидоров.

Цена квартиры нас полностью устраивала. Оставив Наталью и Серафиму наслаждаться обществом друг друга, мы поехали смотреть вторую квартиру, ключи от которой Миша оставил в сейфе у генерального.

— Интересно, куда девался хозяин этого Клондайка? — спросил Юра, едва переступив порог Калиновской квартиры.

И вправду, квартира представляла просто кладезь всего ненужного и непонятного. В выдвинутых ящиках старого рассохшегося стола нами были обнаружены сотни скрученных проводов, запчастей к ламповым телевизорам, какие-то диоды-триоды и транзисторы-резисторы.

В коридоре грудой были свалены коробки из-под проигрывателей, граммофонные иголки и грампластинки всех времён и народов. Мы тогда оттуда много чего вынесли. Пластинки Александра Вертинского и «Времена года» Чайковского до сих пор хранятся в моей Донецкой квартире.

-Колись, где спрятал труп, — допытывался у Миши обалдевший от всего это «великолепия» Юра. На что Миша только взмахивал театрально руками, делая жестом что-то вроде «ах, оставьте!» и стоически молчал.

Потом, уже через год, мы узнаем, что собственник квартиры, заняв у Миши, который промышлял наподобие старухи-процентщицы ростовщичеством, N-ную сумму денег, просто свалил из города, бросив и свой радиотехнический бизнес, и квартиру, которая не покрывала и половины взятой у Миши суммы. В то время ростовщичество, я вам скажу, процветало.

Мой одноклассник Валера, с весьма подходящей его поприщу фамилией Проценко, успешно давал деньги под проценты, пока однажды не загнал в глухой угол отчаявшуюся заёмщицу.

Об этой истории я узнала буквально сразу, как вернулась в Горловку с Камчатки. С одноклассниками я почти не общалась, поэтому не была посвящена в тайны и перипетии местной криминальной тусовки. Валера слыл парнем лихим и сделавшим состояние на слезах несчастных коммерсов, ссужая им деньги под 15% в месяц.

Одна незадачливая леди, махнувшая, не глядя, свою свободную жизнь на иллюзорный заработок на египетской коже, взяла у Валеры $4000. Кожа оказалась не того качества — сравнивать комерсантам ещё было не с чем. Первый же «кислотный» горловский дождь оставил чёрные слезы на белом перламутре плаща. Лесе — так звали коммерсантку — пришлось возвращать не только деньги за оплаченный уже товар, но и средства за «моральную компенсацию», что в те непростые годы было обычным явлением. Денег взять было неоткуда, и Леся, что называется, «попала».

Валера включил счётчик, который крутился с такой частотой, что за полгода накрутил ровно такую же сумму «компенсационных». Лесе намекнули, что она может лишиться не только квартиры, которая не стоила и трети насчитанных процентов, но любимой и единственной дочери. Леся глубоко вздохнула, и купила у заезжего барыги пистолет. Затем позвонила Валере и сказала, что готова приехать к нему и рассчитаться.

Где она взяла $8000, доподлинно неизвестно. Известно лишь, что Леся передала ему деньги. Валера взял пачку и предложил Лесе кофе. Повернулся к кофейнику, сказав: «Сейчас посчитаю».

«Я принесла тебе денег. Посчитать», — эхом отозвалась Леся и выстрелила Валере в затылок.

Потом спокойно взяла из кофемашины чашку со сваренным уже напитком, холоднокровно отодвинув рухнувшее тело Валеры и вылила его в раковину.

Затем аккуратно прикрыла за собой обитую багровым дермантином дверь, и вышла вон.

Елена
0 баллов